название: The Road of Life and Its Many Detours
переведенное название: Развилки жизненных путей
автор: Gigabomb
ссылка на оригинал: here
переводчик: Несметана
бета переводчика: maurice_l
персонажи: Джирайя, Орочимару, без Цунадэ не обошлось
рейтинг: PG-13
жанр: джен
саммари: еще один взгляд на то, как Орочимару уходил из Конохи.
дисклеймер (отказ от прав): отрекаюсь.
примечание: написано на Naruto-fest для Anair.
читать дальшеЧто было тогда...
Он так и знал, что найдет его здесь. Не в стиле Орочимару было рефлексировать о прошлом и вновь переживать совершенные ошибки, но недавние обстоятельства, видимо, заставили его больше думать обо всяких «если бы» и «могло бы». Раньше в их троице подобным занималась Цунадэ, и вот, после ее ухода, эту обязанность решил взять на себя Орочимару. Но Джирайя не собирался так просто дать ему это провернуть. Если позволить Орочимару скатиться в уныние, его потом оттуда не вытащишь. В том, как важны превентивные атаки, Джирайя убедился скорее благодаря таким вот приступам хандры, нежели боевым ситуациям.
- Привет, гений! Чего на речку загляделся? Не припомню, чтобы она тебе раньше нравилась.
«Гений». Старая дружеская шутка, над которой уже много лет никто не смеялся. Джирайя повторял ее по привычке, а Орочимару давно бросил попытки его отучить. Они все были одинаково упрямы, хоть и в разных вещах, просто Орочимару было все равно, а Джирайе – нет, так что речь здесь шла не о победе, а только об упражнении в упорстве. Да и не на речку смотрел Орочимару, если он сейчас вообще на что-то смотрел.
Казалось бы, в их разговорах смысла было не больше, чем тридцать лет назад, когда они были еще детьми - детьми, которые не любили друг друга, не знали и вовсе не хотели узнавать. Но Орочимару знал, что Джирайя знал, что дело сейчас вовсе не в речке, а Джирайя знал, что Орочимару это знал, и так далее. На первый взгляд могло показаться, что Джирайя задал Орочимару вопрос, который можно было бы даже принять за едкое замечание, если не знать, какие отношения связывают этих двоих. Они с детства были товарищами, а после примерно столько же – лучшими друзьями. Но сейчас это время почти ушло, и дружба тоже начинала уходить. Джирайя хотел бы ее сохранить, но на этот раз узы между ними рвались не по его вине, и он ничего не мог поделать, как бы ему ни хотелось. Орочимару не больше него имел власть над ситуацией. Хотя именно его желания привели к тому, что дистанция между бывшими товарищами так выросла, в Орочимару было слишком много того, что он не мог и не хотел изменить, и его эмоции ему больше не принадлежали.
- Здесь Цунадэ впервые заговорила с Даном. Тут спокойно. Ясно теперь, почему ей так нравилось это место.
Черт. Кажется, спасать Орочимару от депрессии уже поздно. Когда он ударяется в ностальгию – это плохой знак, особенно, если ностальгия касается темы, неприятной им обоим. Ни Джирайе, ни Орочимару Дан не нравился, хотя сам Дан и не был в этом виноват. Просто ему не повезло родиться мягким и не слишком одаренным, а друзья его девушки были настроены критично и слишком о ней заботились. В тот день, когда Цунадэ вернулась с пустотой во взгляде, вся промокшая и в крови, только из сочувствия к ней Джирайя придержал свое «ну и слава богу» до тех пор, пока усталость и горе не заставили ее уснуть. Орочимару тоже проявил тактичность, и оба они не говорили о случившемся до тех пор, пока в глубокой тоске не напились однажды в каком-то паршивом баре. В ту ночь Джирайя ненавидел погибшего всеми фибрами души. Джирайя не мог ненавидеть Дана за то, что тот умер. Его смерть действительно была результатом идиотского решения, да, но суицидальных наклонностей у Дана не было и он не собирался нарочно причинять кому-то боль. Но из-за него Цунадэ плакала, и из-за него из ее глаз исчез огонь. Он погас навсегда, - и вот за это-то Джирайя мог ненавидеть Дана.
Орочимару по каким-то непонятным причинам решил винить во всем себя. А пьяный Орочимару был зрелищем довольно удручающим, причем пьянел он быстро. Так что в кои-то веки это Джирайя тащил своего товарища домой, а не наоборот.
К Цунадэ так никогда и не вернулась воля к жизни. Она по-прежнему делилась медицинскими знаниями со всеми, что желал у нее учиться, но у нее самой развилась боязнь крови. Ее способность к выполнению миссий теперь равнялась нулю, и из Троих осталось Двое.
Цунадэ оставалась в Конохе еще почти двенадцать лет. Но, на самом деле, она так и не смогла вернуться оттуда, где погиб ее любимый. Та Цунадэ, которую они оба знали, исчезла. И ее бессрочный «отпуск» только расставил все по местам. Раньше Джирайя всегда чувствовал себя лишним, чувствовал, что Орочимару нравилась Цунадэ, что ее он уважал больше, чем Джирайю. Орочимару знал Цунадэ лучше всех. Но после случившегося все изменилось.
После срыва Цунадэ у Джирайи с Орочимару вошло в привычку отправляться на задания вдвоем. Они не брали с собой никого - чем больше опасности, тем лучше, - даже если приходилось на время доверять своих учеников другим людям. Верхом безрассудства было отправляться на такие задания без медика, но Джирайя славился своей выносливостью, а Орочимару все боялись. К тому же, теперь в них обоих было столько неприязни к окружающим, что Сандаймэ позволял это, хотя бы из жалости к тем несчастным, кого пришлось бы ставить на замену Цунадэ.
В результате они сблизились, и однажды, в приступе необычной для него откровенности, на возмущенный вопрос Джирайи, почему Орочимару так его изводит, тот небрежно ответил: «Ты мой лучший друг, Джирайя. Я думал, друзья всегда должны делиться своими несчастьями».
Эта фраза привела Джирайю в шок. Орочимару не любил людей гораздо больше него. Джирайя не знал, что для его друга существовали какие-то исключения. Он не ожидал, что Орочимару хоть раз в жизни преподнесет ему такую приятную неожиданность. Но нельзя сказать, что Джирайе не понравилась эта перемена.
Почти год прошел с тех пор, как Цунадэ ушла из Конохи, предположительно, навсегда. Орочимару винил себя за ее несчастье двенадцать лет назад. А Цунадэ он винил в том, что был несчастен сам. Джирайя не понимал этой логики, но из дальнейших расспросов ему стало ясно одно: Орочимару в своем сердце окончательно отрекся от Цунадэ. Когда-то его лучшая подруга, которой он доверял больше, чем кому-либо, она стала теперь предателем вне категорий. С его губ срывались ругательства при одном только звуке ее имени. Джирайя это заметил и не винил Орочимару. Уход Цунадэ ранил и его, и он не скоро сможет ее за это простить. Если вообще сможет. Он больше никогда не говорил о Цунадэ, даже не упоминал ее имени. До этого дня.
- Речка, может, и спокойная, но с чего ты взял, что у Цунадэ был хороший вкус? Она одевалась, как дальтоник, пила, как рыба, и выбирала себе парней с характером тофу.
Удивительно легко было вернуться к старым шуткам, высмеивать ошибки и недостатки друг друга. Злые и язвительные оскорбления, которые перестали быть обидными так давно, что сейчас Джирайя не мог уже вспомнить, почему его так задевало, когда Орочимару издевался над его неспособностью планировать. Легко было вернуться к старому. И так же легко было говорить о Цунадэ в прошедшем времени, как будто они говорили о друге, который ушел от них много лет назад. О друге, который умер. И кто знает, может быть, она и правда умерла.
Впрочем, к настоящей теме разговора Цунадэ имела лишь косвенное отношение. Она никак напрямую не была связана со случившимся, их роднил только общий смысл. Предательство. Когда-то в списке людей, дорогих Орочимару, было трое. Год назад их стало двое. И только если Джирайе повезет, в этом списке останется хотя бы одно имя.
- Да, Цунадэ не умела отличать плохое от хорошего. Она всегда желала того, что ей было нужно меньше всего.
Орочимару смотрел куда-то вдаль. Он явно продолжал разговор только для того, чтобы не злить Джирайю, потому что давно понял – если молчание затягивается, тот выходит из себя. Орочимару не хотел говорить о том, что на самом деле его беспокоило. Но плевать. Есть вещи, которые просто необходимо сказать, даже если это придется сделать самому Джирайе.
- Сегодня Сарутоби-сэнсей сделал неверный выбор.
Орочимару, наконец, повернулся к нему. Годам к двадцати он, к счастью, стал похож на мужчину, и если его и принимали за девушку, то только со спины. Но какая-то странная женственность в нем сохранилась, и еще, ему никто не дал бы больше тех самых двадцати. Только глаза выдавали его истинный возраст – плюс, может быть, еще сотня-другая лет.
Ни у кого из них не было настоящего детства, талант заставил их взяться за оружие раньше, чем большинство других синоби, а война не позволила насладиться юностью. По мнению Джирайи, психоэмоциональный возраст Орочимару составлял около двух сотен лет. Сам Джирайя был моложе лет на десять: интрижки с женщинами и показное увлечение порнографией позволяли урвать немного молодости.
И эти глаза, старые, усталые глаза сейчас смотрели на него с недоверием.
- Твой ученик…
- Славный пацан. Талантливый, добрый, все дела. Я знаю, что о нем болтают жители селения. Но что они знают о его характере? Что знает Сарутоби-сэнсей? Мой ученик хороший синоби, великий. Он опасен почти так же, как мы. Но он совершенно не подходит на пост Хокаге.
Орочимару фыркнул и на мгновение стал таким, каким Джирайя не видел его уже почти год и был невероятно счастлив увидеть сейчас.
- Ты тренировал этого мальчишку.
- Ему двадцать три, мальчишкой уже не назовешь. И да, я его тренировал, но учеников, знаешь ли, мы не выбирали. Признаю, он изобретательный. Даже меня научил паре фокусов.
- Ну, это не сложно.
- Помолчи, а? Я серьезно, между прочим.
Орочимару изобразил чуть насмешливый жест извинения. Совсем как раньше. Джирайя только сейчас понял, как же он любил все эти их старые шутки и привычки.
- О, прости, пожалуйста. Продолжай.
- О чем я… Суть в том, что без здравого смысла талант – ничто. Этот парень как Дан, только немного потверже характером и в разы умелее. И у него эта дурная склонность к самопожертвованию. Он не иначе как спал в тот день, когда я им объяснял про самосохранение, потому что он знать не знает, что это такое. А когда ты – сияющая звезда надежды для всей деревни, весьма вероятно, что тебя очень скоро попытаются убить. Если ему не хватит мозгов отказаться, он продержится два года максимум. А он не откажется. Если я прав, Сарутоби-сэнсей очень скоро вынужден будет искать Годаймэ.
- Я никогда не хотел быть Хокаге, Джирайя. А речь о том, какой неудачной кандидатурой ты считаешь нашего нового Йондаймэ, не внушает уверенности в будущем Конохи.
- Дело не в титуле, а в том, что предали твое доверие. Я знаю, что тебе плевать на звание Хокаге. Ты ненавидишь людей, по-настоящему счастлив только когда изучаешь какое-нибудь странное дзюцу, о котором лет сто никто даже не слышал. Но ты – идеальный вариант. Тебе противны люди, но ты любишь Коноху. А вероятность того, что ты из каких-то благородных побуждений пожертвуешь собой, равна нулю. Зачем было выбирать нового Хокаге, если он продержится не дольше, чем генин-новичок на тюнинском экзамене?
- Утешать ты не умеешь, Джирайя. Жители деревни меня боятся.
- Ну, да. Но они тебя уважают. Ты протеже Сандаймэ, ты за шесть месяцев закончил Академию, ты в восемь стал тюнином. Этот рекорд побил только Хатаке-младший, но этот с его характером сломается через пару лет. Важнее то, что остальные деревни тебя уважают. Только безумец осмелится напасть на Коноху, если во главе ее будет стоять Змеиный Саннин.
- Мне пора идти, Джирайя. У меня сегодня миссия.
- Нет у тебя никаких…
Но Орочимару уже исчез. Стоя там в темноте, несколько часов спустя Джирайя все еще проклинал Сандаймэ. Сэнсей выбрал ученика Джирайи на роль, которая ему больше, чем не подходила, и этим оттолкнул своего собственного. Орочимару не умел прощать. И не умел забывать.
Что стало сейчас.
- Орочимару! Орочимару, да подожди же ты!
Тот остановился так резко, что Джирайя едва не врезался в него.
- Орочимару, и куда ты, мать твою, собрался?
Мрачная, горькая усмешка.
- Только не говори, что не слышал о моих экспериментах, Джирайя. Сарутоби-сэнсей наверняка уже выслал АНБУ, раз уж у него самого не хватило сил прикончить меня. Я не горю желанием их дожидаться.
- Они сюда не доберутся.
- Что?
- Я разобрался с ними где-то за милю отсюда. Их охраняют несколько моих жаб. Я здесь один, Орочимару.
- Тоже, значит, рвешься в изгои?
- Что? Нет, я их просто вырубил.
- У членов Совета будет на этот счет другое мнение, Джирайя. А учитывая, сколько конфликтов у тебя с ними было, можно считать, что на твоей стороне никто не окажется. «Препятствия правосудию», «содействие преступнику»… Не самое мудрое твое решение.
- А кто сказал, что я когда-то был мудрым?
Но привычный обмен любезностями уже утомил Орочимару.
- Чего ты хочешь, Джирайя?
- Чтобы ты вернулся.
Снова смешок.
- Вот тот самый случай, которого ты так ждал, Джирайя. Ты всегда говорил, что, будь у тебя шанс, ты бы, наконец, доказал свое превосходство. А сейчас ты хочешь, чтобы я вернулся без боя? Поверить не могу.
- Проблемы превосходства перестали меня заботить еще в детстве. Орочимару, просто вернись со мной в деревню. Сарутоби-сэнсей не станет…
- Джирайя, ты в самом деле не понимаешь? Я ставил эксперименты на людях, на жителях Конохи. Нападал на них прямо на улицах, а потом разделывал, орган за органом. Среди них была та девчонка, за которой ты так бегал в шестнадцать, дочка пекаря. Я убивал своих же. Сарутоби-сэнсей не смог бы все это скрыть, даже если бы захотел. Наивно, кстати, думать, что он бы захотел. Он ведь Хокаге - в голосе Орочимару появилась горечь, - а Хокаге не может поставить благополучие народа ниже жизни своего бывшего ученика, каким бы ценным этот ученик когда-то ни был.
Дочка пекаря. Такая красивая, такая смешливая… а теперь она мертва. Джирайя попытался найти в себе гнев, но это оказалось сложнее, чем должно было бы.
- Зачем ты это сделал?
- А почему нет? Ты столько раз это говорил, Джирайя. Мне плевать на жителей деревни. Они для меня ничто. Хуже даже, чем ничто: они препятствия на моем пути, они паразиты. Под моим ножом, по крайней мере, люди обретают ценность. Мне удалось продвинуться…
Джирайе, наконец, удалось разозлиться. Гнев его лежал глубже, чем он думал.
- Человечество, может, и состоит из одних только идиотов, но это еще не дает тебе право играть в бога!
- А богу никто не давал права ограничивать нас своими запретами. Что бы ни думал ты, что бы ни думал Сарутоби-сэнсей, я начал свои эксперименты не ради какой-то дурацкой мести. Я не собираюсь жить ради людей, которые ничего больше не значат, Джирайя, и когда он перестал мне верить, у меня не осталось перед ним никаких обязательств. Он теперь ничто для меня. Но смерть – ее я ненавижу. Я устал смотреть, как все вянет, превращается в пыль и забывается. Бог навязал нам энтропию, чтобы мы никогда не смогли посягнуть на его власть. Но я больше не буду с этим мириться.
- Орочимару…
Но Орочимару словно не слышал, что ему говорят.
- Джирайя, ты знал, что о твоем брате никто не помнит? Ты, я и всё. Его товарищи мертвы, и даже Сарутоби-сэнсей едва ли вспомнит его лицо, глядя на могильный камень. Жертва, которую он принес, чтобы спасти Коноху от Облака, забыта. Брат Цунадэ, Дан, мои… мои родители. Мы обещаем им вечную память, но все они давно забыты. Ничто не вечно. Так не должно быть. Я положу этому конец.
У Джирайи остановилось дыхание:
- Ты пытался добиться бессмертия.
- Да.
- Орочимару, из всех искусств эти – под самым страшным запретом! Ты хоть представляешь…
- Я замечательно представляю, какие табу я нарушаю. И мне уже плевать.
- Есть вещи, которых человек знать не должен, Орочимару.
- Довольно лицемерия, Джирайя, хватит с меня этих банальностей, в которые ты и сам-то не веришь. Будь у тебя шанс, ты с радостью вернул бы брата, воскресил родителей, чтобы, наконец, их увидеть. И не только ты, кто угодно. Все просто боятся сделать последний шаг, пойти против устоев общества. Но я, Джирайя, я разорву этот круг, - и тогда он поднял взгляд на Джирайю. Как и всегда, его глаза казались старше, чем должны были быть, но сейчас их золото сияло страстной одержимостью. – Что же, Джирайя, ты хочешь меня остановить?
Оба они были в равной степени упрямы, но у Орочимару была цель, а у Джирайи – уже нет. Потому что единственный дорогой для него человек стоял сейчас напротив. И для Джирайи эта потеря была страшнее, чем смерти всех тех людей, на которых Орочимару ставил эксперименты, пусть даже на самом деле это было не так. Но все было совсем не так просто, потому что его любимый ученик умер из-за ошибки Сарутоби-сэнсея, а Орочимару уходил, потому что считал, что его больше ничто не держит. И Цунадэ ушла, четыре года назад ушла навсегда, и если бы не фотографии, Джирайя не знал бы даже, помнит ли он ее лицо, - еще одно доказательство правоты Орочимару. Иногда только воспоминания о жертве, сделанной братом, заставляли Джирайю не сдаваться, и мысль о том, что и они могут исчезнуть, отзывалась холодом в сердце. Поэтому часть его соглашалась с Орочимару, - в том, что смертью не должен распоряжаться бог. Ведь столько людей страдало из-за этого, столько шрамов это оставляло и стольких ломало навсегда. Он знал, что это неправильно. Но сейчас не мог вспомнить, почему.
- Нет, не хочу.
И потому что когда-то они были друзьями, потому что эта дружба не совсем еще умерла, Орочимару услышал за этими словами другие, отчаянное желание уйти вместе с ним, и усмехнулся. В этой усмешке были все те детские воспоминания, от которых становилось сейчас только хуже.
- Ты дурак, Джирайя.
И снова Джирайя остался в темноте один. Он так и стоял там, пока его не настиг второй отряд АНБУ.
А потом все рухнуло.
Сандаймэ смотрел на него спокойно. Только глаза, потемневшие от боли, выдавали происходившее в душе у бывшего учителя. Но Джирайе было все равно. Ему и собственной боли было достаточно, сочувствовать чужому горю не осталось сил.
- Итак, ты желаешь нас покинуть.
- Да.
- Ты отдаешь себе отчет в том, что таким образом ты потеряешь право на защиту и прочие привилегии, которые полагаются тебе как синоби Листа?
- Если мне что-то и полагалось, я как-то не заметил. Подпиши уже бумаги и отпусти меня, старик.
Одна из членов Совета вскочила на ноги.
- Тебя еще не простили за содействие в побеге преступнику! Следи за языком, Джирайя!
Боги, Орочимару как в воду глядел. Хотя предсказание само по себе не впечатляло. Члены Совета всегда отличались мстительностью, рьяно охраняли свои интересы, и, главное, никогда не любили Джирайю. И плевать, Джирайе тоже никто из них особо не нравился. К тому же, теперь ему больше не нужно было выслушивать их плохо завуалированные шпильки.
- Не ваше дело.
Ошарашенная старуха открыла было рот, собираясь поставить нахала на место, но встретила взгляд Джирайи. В его глазах не осталось ничего, даже отдаленно напоминающего человеческие эмоции. Слова застряли у нее в горле. Джирайя научился у Орочимару не только некоторым техникам. Когда человеку нечего терять, ему нечего и бояться.
Сарутоби все еще смотрел прямо на него. Отпускных бумаг он так и не подписал.
- Ну и чего же ты ждешь? Старик, давай уже покончим с этим. У меня дела.
- Почему ты решил уйти, Джирайя?
- Меня здесь больше ничто не держит.
- Больше года прошло с тех пор, как умер Четвертый. Пора выбирать нового Хокаге, Джирайя.
- Надо было с самого начала меня слушать, старик, а сейчас уже поздно. Когда речь шла о моем ученике, мои советы тебе не понадобились, второй раз наступать на эти же грабли я не хочу.
- Я прошу, чтобы ты стал Пятым, Джирайя.
Джирайя не сразу осознал услышанное. Он… никогда не думал даже об этом. Когда вставал подобный вопрос, в тысячу раз логичнее казалось, что мантия главы селения должна достаться Цунадэ, внучке Первого, или Орочимару, талантливому, внушающему ужас врагам. А сейчас пост предлагался Джирайе. Ему стало тошно от лицемерия.
- Я отказываюсь. Я не буду твоей последней надеждой, старик. Не буду запасным вариантом, потому что ты прохлопал Орочимару. Я сваливаю отсюда. Меня в этой деревне ничего больше не держит, я не собираюсь торчать здесь и защищать тех, до кого мне нет дела.
Сейчас на ноги вскочил уже не один член Совета, хотя воскликнули они все примерно одно и то же:
- Как смеешь ты…
- Подпиши бумаги, старик. Так или иначе, я ухожу отсюда, а ты ведь не хочешь, чтобы ренегатами стали уже двое саннинов? Я слышал, ты и с одним Орочимару справиться не можешь.
Что-то умерло в глазах Сарутоби, когда он услышал эти слова от своего бывшего ученика, когда-то самого счастливого, самого стойкого. Но он все подписал. И только это теперь имело значение, потому что все остальное было давно потеряно.
переведенное название: Развилки жизненных путей
автор: Gigabomb
ссылка на оригинал: here
переводчик: Несметана
бета переводчика: maurice_l
персонажи: Джирайя, Орочимару, без Цунадэ не обошлось
рейтинг: PG-13
жанр: джен
саммари: еще один взгляд на то, как Орочимару уходил из Конохи.
дисклеймер (отказ от прав): отрекаюсь.
примечание: написано на Naruto-fest для Anair.
читать дальшеЧто было тогда...
Он так и знал, что найдет его здесь. Не в стиле Орочимару было рефлексировать о прошлом и вновь переживать совершенные ошибки, но недавние обстоятельства, видимо, заставили его больше думать обо всяких «если бы» и «могло бы». Раньше в их троице подобным занималась Цунадэ, и вот, после ее ухода, эту обязанность решил взять на себя Орочимару. Но Джирайя не собирался так просто дать ему это провернуть. Если позволить Орочимару скатиться в уныние, его потом оттуда не вытащишь. В том, как важны превентивные атаки, Джирайя убедился скорее благодаря таким вот приступам хандры, нежели боевым ситуациям.
- Привет, гений! Чего на речку загляделся? Не припомню, чтобы она тебе раньше нравилась.
«Гений». Старая дружеская шутка, над которой уже много лет никто не смеялся. Джирайя повторял ее по привычке, а Орочимару давно бросил попытки его отучить. Они все были одинаково упрямы, хоть и в разных вещах, просто Орочимару было все равно, а Джирайе – нет, так что речь здесь шла не о победе, а только об упражнении в упорстве. Да и не на речку смотрел Орочимару, если он сейчас вообще на что-то смотрел.
Казалось бы, в их разговорах смысла было не больше, чем тридцать лет назад, когда они были еще детьми - детьми, которые не любили друг друга, не знали и вовсе не хотели узнавать. Но Орочимару знал, что Джирайя знал, что дело сейчас вовсе не в речке, а Джирайя знал, что Орочимару это знал, и так далее. На первый взгляд могло показаться, что Джирайя задал Орочимару вопрос, который можно было бы даже принять за едкое замечание, если не знать, какие отношения связывают этих двоих. Они с детства были товарищами, а после примерно столько же – лучшими друзьями. Но сейчас это время почти ушло, и дружба тоже начинала уходить. Джирайя хотел бы ее сохранить, но на этот раз узы между ними рвались не по его вине, и он ничего не мог поделать, как бы ему ни хотелось. Орочимару не больше него имел власть над ситуацией. Хотя именно его желания привели к тому, что дистанция между бывшими товарищами так выросла, в Орочимару было слишком много того, что он не мог и не хотел изменить, и его эмоции ему больше не принадлежали.
- Здесь Цунадэ впервые заговорила с Даном. Тут спокойно. Ясно теперь, почему ей так нравилось это место.
Черт. Кажется, спасать Орочимару от депрессии уже поздно. Когда он ударяется в ностальгию – это плохой знак, особенно, если ностальгия касается темы, неприятной им обоим. Ни Джирайе, ни Орочимару Дан не нравился, хотя сам Дан и не был в этом виноват. Просто ему не повезло родиться мягким и не слишком одаренным, а друзья его девушки были настроены критично и слишком о ней заботились. В тот день, когда Цунадэ вернулась с пустотой во взгляде, вся промокшая и в крови, только из сочувствия к ней Джирайя придержал свое «ну и слава богу» до тех пор, пока усталость и горе не заставили ее уснуть. Орочимару тоже проявил тактичность, и оба они не говорили о случившемся до тех пор, пока в глубокой тоске не напились однажды в каком-то паршивом баре. В ту ночь Джирайя ненавидел погибшего всеми фибрами души. Джирайя не мог ненавидеть Дана за то, что тот умер. Его смерть действительно была результатом идиотского решения, да, но суицидальных наклонностей у Дана не было и он не собирался нарочно причинять кому-то боль. Но из-за него Цунадэ плакала, и из-за него из ее глаз исчез огонь. Он погас навсегда, - и вот за это-то Джирайя мог ненавидеть Дана.
Орочимару по каким-то непонятным причинам решил винить во всем себя. А пьяный Орочимару был зрелищем довольно удручающим, причем пьянел он быстро. Так что в кои-то веки это Джирайя тащил своего товарища домой, а не наоборот.
К Цунадэ так никогда и не вернулась воля к жизни. Она по-прежнему делилась медицинскими знаниями со всеми, что желал у нее учиться, но у нее самой развилась боязнь крови. Ее способность к выполнению миссий теперь равнялась нулю, и из Троих осталось Двое.
Цунадэ оставалась в Конохе еще почти двенадцать лет. Но, на самом деле, она так и не смогла вернуться оттуда, где погиб ее любимый. Та Цунадэ, которую они оба знали, исчезла. И ее бессрочный «отпуск» только расставил все по местам. Раньше Джирайя всегда чувствовал себя лишним, чувствовал, что Орочимару нравилась Цунадэ, что ее он уважал больше, чем Джирайю. Орочимару знал Цунадэ лучше всех. Но после случившегося все изменилось.
После срыва Цунадэ у Джирайи с Орочимару вошло в привычку отправляться на задания вдвоем. Они не брали с собой никого - чем больше опасности, тем лучше, - даже если приходилось на время доверять своих учеников другим людям. Верхом безрассудства было отправляться на такие задания без медика, но Джирайя славился своей выносливостью, а Орочимару все боялись. К тому же, теперь в них обоих было столько неприязни к окружающим, что Сандаймэ позволял это, хотя бы из жалости к тем несчастным, кого пришлось бы ставить на замену Цунадэ.
В результате они сблизились, и однажды, в приступе необычной для него откровенности, на возмущенный вопрос Джирайи, почему Орочимару так его изводит, тот небрежно ответил: «Ты мой лучший друг, Джирайя. Я думал, друзья всегда должны делиться своими несчастьями».
Эта фраза привела Джирайю в шок. Орочимару не любил людей гораздо больше него. Джирайя не знал, что для его друга существовали какие-то исключения. Он не ожидал, что Орочимару хоть раз в жизни преподнесет ему такую приятную неожиданность. Но нельзя сказать, что Джирайе не понравилась эта перемена.
Почти год прошел с тех пор, как Цунадэ ушла из Конохи, предположительно, навсегда. Орочимару винил себя за ее несчастье двенадцать лет назад. А Цунадэ он винил в том, что был несчастен сам. Джирайя не понимал этой логики, но из дальнейших расспросов ему стало ясно одно: Орочимару в своем сердце окончательно отрекся от Цунадэ. Когда-то его лучшая подруга, которой он доверял больше, чем кому-либо, она стала теперь предателем вне категорий. С его губ срывались ругательства при одном только звуке ее имени. Джирайя это заметил и не винил Орочимару. Уход Цунадэ ранил и его, и он не скоро сможет ее за это простить. Если вообще сможет. Он больше никогда не говорил о Цунадэ, даже не упоминал ее имени. До этого дня.
- Речка, может, и спокойная, но с чего ты взял, что у Цунадэ был хороший вкус? Она одевалась, как дальтоник, пила, как рыба, и выбирала себе парней с характером тофу.
Удивительно легко было вернуться к старым шуткам, высмеивать ошибки и недостатки друг друга. Злые и язвительные оскорбления, которые перестали быть обидными так давно, что сейчас Джирайя не мог уже вспомнить, почему его так задевало, когда Орочимару издевался над его неспособностью планировать. Легко было вернуться к старому. И так же легко было говорить о Цунадэ в прошедшем времени, как будто они говорили о друге, который ушел от них много лет назад. О друге, который умер. И кто знает, может быть, она и правда умерла.
Впрочем, к настоящей теме разговора Цунадэ имела лишь косвенное отношение. Она никак напрямую не была связана со случившимся, их роднил только общий смысл. Предательство. Когда-то в списке людей, дорогих Орочимару, было трое. Год назад их стало двое. И только если Джирайе повезет, в этом списке останется хотя бы одно имя.
- Да, Цунадэ не умела отличать плохое от хорошего. Она всегда желала того, что ей было нужно меньше всего.
Орочимару смотрел куда-то вдаль. Он явно продолжал разговор только для того, чтобы не злить Джирайю, потому что давно понял – если молчание затягивается, тот выходит из себя. Орочимару не хотел говорить о том, что на самом деле его беспокоило. Но плевать. Есть вещи, которые просто необходимо сказать, даже если это придется сделать самому Джирайе.
- Сегодня Сарутоби-сэнсей сделал неверный выбор.
Орочимару, наконец, повернулся к нему. Годам к двадцати он, к счастью, стал похож на мужчину, и если его и принимали за девушку, то только со спины. Но какая-то странная женственность в нем сохранилась, и еще, ему никто не дал бы больше тех самых двадцати. Только глаза выдавали его истинный возраст – плюс, может быть, еще сотня-другая лет.
Ни у кого из них не было настоящего детства, талант заставил их взяться за оружие раньше, чем большинство других синоби, а война не позволила насладиться юностью. По мнению Джирайи, психоэмоциональный возраст Орочимару составлял около двух сотен лет. Сам Джирайя был моложе лет на десять: интрижки с женщинами и показное увлечение порнографией позволяли урвать немного молодости.
И эти глаза, старые, усталые глаза сейчас смотрели на него с недоверием.
- Твой ученик…
- Славный пацан. Талантливый, добрый, все дела. Я знаю, что о нем болтают жители селения. Но что они знают о его характере? Что знает Сарутоби-сэнсей? Мой ученик хороший синоби, великий. Он опасен почти так же, как мы. Но он совершенно не подходит на пост Хокаге.
Орочимару фыркнул и на мгновение стал таким, каким Джирайя не видел его уже почти год и был невероятно счастлив увидеть сейчас.
- Ты тренировал этого мальчишку.
- Ему двадцать три, мальчишкой уже не назовешь. И да, я его тренировал, но учеников, знаешь ли, мы не выбирали. Признаю, он изобретательный. Даже меня научил паре фокусов.
- Ну, это не сложно.
- Помолчи, а? Я серьезно, между прочим.
Орочимару изобразил чуть насмешливый жест извинения. Совсем как раньше. Джирайя только сейчас понял, как же он любил все эти их старые шутки и привычки.
- О, прости, пожалуйста. Продолжай.
- О чем я… Суть в том, что без здравого смысла талант – ничто. Этот парень как Дан, только немного потверже характером и в разы умелее. И у него эта дурная склонность к самопожертвованию. Он не иначе как спал в тот день, когда я им объяснял про самосохранение, потому что он знать не знает, что это такое. А когда ты – сияющая звезда надежды для всей деревни, весьма вероятно, что тебя очень скоро попытаются убить. Если ему не хватит мозгов отказаться, он продержится два года максимум. А он не откажется. Если я прав, Сарутоби-сэнсей очень скоро вынужден будет искать Годаймэ.
- Я никогда не хотел быть Хокаге, Джирайя. А речь о том, какой неудачной кандидатурой ты считаешь нашего нового Йондаймэ, не внушает уверенности в будущем Конохи.
- Дело не в титуле, а в том, что предали твое доверие. Я знаю, что тебе плевать на звание Хокаге. Ты ненавидишь людей, по-настоящему счастлив только когда изучаешь какое-нибудь странное дзюцу, о котором лет сто никто даже не слышал. Но ты – идеальный вариант. Тебе противны люди, но ты любишь Коноху. А вероятность того, что ты из каких-то благородных побуждений пожертвуешь собой, равна нулю. Зачем было выбирать нового Хокаге, если он продержится не дольше, чем генин-новичок на тюнинском экзамене?
- Утешать ты не умеешь, Джирайя. Жители деревни меня боятся.
- Ну, да. Но они тебя уважают. Ты протеже Сандаймэ, ты за шесть месяцев закончил Академию, ты в восемь стал тюнином. Этот рекорд побил только Хатаке-младший, но этот с его характером сломается через пару лет. Важнее то, что остальные деревни тебя уважают. Только безумец осмелится напасть на Коноху, если во главе ее будет стоять Змеиный Саннин.
- Мне пора идти, Джирайя. У меня сегодня миссия.
- Нет у тебя никаких…
Но Орочимару уже исчез. Стоя там в темноте, несколько часов спустя Джирайя все еще проклинал Сандаймэ. Сэнсей выбрал ученика Джирайи на роль, которая ему больше, чем не подходила, и этим оттолкнул своего собственного. Орочимару не умел прощать. И не умел забывать.
Что стало сейчас.
- Орочимару! Орочимару, да подожди же ты!
Тот остановился так резко, что Джирайя едва не врезался в него.
- Орочимару, и куда ты, мать твою, собрался?
Мрачная, горькая усмешка.
- Только не говори, что не слышал о моих экспериментах, Джирайя. Сарутоби-сэнсей наверняка уже выслал АНБУ, раз уж у него самого не хватило сил прикончить меня. Я не горю желанием их дожидаться.
- Они сюда не доберутся.
- Что?
- Я разобрался с ними где-то за милю отсюда. Их охраняют несколько моих жаб. Я здесь один, Орочимару.
- Тоже, значит, рвешься в изгои?
- Что? Нет, я их просто вырубил.
- У членов Совета будет на этот счет другое мнение, Джирайя. А учитывая, сколько конфликтов у тебя с ними было, можно считать, что на твоей стороне никто не окажется. «Препятствия правосудию», «содействие преступнику»… Не самое мудрое твое решение.
- А кто сказал, что я когда-то был мудрым?
Но привычный обмен любезностями уже утомил Орочимару.
- Чего ты хочешь, Джирайя?
- Чтобы ты вернулся.
Снова смешок.
- Вот тот самый случай, которого ты так ждал, Джирайя. Ты всегда говорил, что, будь у тебя шанс, ты бы, наконец, доказал свое превосходство. А сейчас ты хочешь, чтобы я вернулся без боя? Поверить не могу.
- Проблемы превосходства перестали меня заботить еще в детстве. Орочимару, просто вернись со мной в деревню. Сарутоби-сэнсей не станет…
- Джирайя, ты в самом деле не понимаешь? Я ставил эксперименты на людях, на жителях Конохи. Нападал на них прямо на улицах, а потом разделывал, орган за органом. Среди них была та девчонка, за которой ты так бегал в шестнадцать, дочка пекаря. Я убивал своих же. Сарутоби-сэнсей не смог бы все это скрыть, даже если бы захотел. Наивно, кстати, думать, что он бы захотел. Он ведь Хокаге - в голосе Орочимару появилась горечь, - а Хокаге не может поставить благополучие народа ниже жизни своего бывшего ученика, каким бы ценным этот ученик когда-то ни был.
Дочка пекаря. Такая красивая, такая смешливая… а теперь она мертва. Джирайя попытался найти в себе гнев, но это оказалось сложнее, чем должно было бы.
- Зачем ты это сделал?
- А почему нет? Ты столько раз это говорил, Джирайя. Мне плевать на жителей деревни. Они для меня ничто. Хуже даже, чем ничто: они препятствия на моем пути, они паразиты. Под моим ножом, по крайней мере, люди обретают ценность. Мне удалось продвинуться…
Джирайе, наконец, удалось разозлиться. Гнев его лежал глубже, чем он думал.
- Человечество, может, и состоит из одних только идиотов, но это еще не дает тебе право играть в бога!
- А богу никто не давал права ограничивать нас своими запретами. Что бы ни думал ты, что бы ни думал Сарутоби-сэнсей, я начал свои эксперименты не ради какой-то дурацкой мести. Я не собираюсь жить ради людей, которые ничего больше не значат, Джирайя, и когда он перестал мне верить, у меня не осталось перед ним никаких обязательств. Он теперь ничто для меня. Но смерть – ее я ненавижу. Я устал смотреть, как все вянет, превращается в пыль и забывается. Бог навязал нам энтропию, чтобы мы никогда не смогли посягнуть на его власть. Но я больше не буду с этим мириться.
- Орочимару…
Но Орочимару словно не слышал, что ему говорят.
- Джирайя, ты знал, что о твоем брате никто не помнит? Ты, я и всё. Его товарищи мертвы, и даже Сарутоби-сэнсей едва ли вспомнит его лицо, глядя на могильный камень. Жертва, которую он принес, чтобы спасти Коноху от Облака, забыта. Брат Цунадэ, Дан, мои… мои родители. Мы обещаем им вечную память, но все они давно забыты. Ничто не вечно. Так не должно быть. Я положу этому конец.
У Джирайи остановилось дыхание:
- Ты пытался добиться бессмертия.
- Да.
- Орочимару, из всех искусств эти – под самым страшным запретом! Ты хоть представляешь…
- Я замечательно представляю, какие табу я нарушаю. И мне уже плевать.
- Есть вещи, которых человек знать не должен, Орочимару.
- Довольно лицемерия, Джирайя, хватит с меня этих банальностей, в которые ты и сам-то не веришь. Будь у тебя шанс, ты с радостью вернул бы брата, воскресил родителей, чтобы, наконец, их увидеть. И не только ты, кто угодно. Все просто боятся сделать последний шаг, пойти против устоев общества. Но я, Джирайя, я разорву этот круг, - и тогда он поднял взгляд на Джирайю. Как и всегда, его глаза казались старше, чем должны были быть, но сейчас их золото сияло страстной одержимостью. – Что же, Джирайя, ты хочешь меня остановить?
Оба они были в равной степени упрямы, но у Орочимару была цель, а у Джирайи – уже нет. Потому что единственный дорогой для него человек стоял сейчас напротив. И для Джирайи эта потеря была страшнее, чем смерти всех тех людей, на которых Орочимару ставил эксперименты, пусть даже на самом деле это было не так. Но все было совсем не так просто, потому что его любимый ученик умер из-за ошибки Сарутоби-сэнсея, а Орочимару уходил, потому что считал, что его больше ничто не держит. И Цунадэ ушла, четыре года назад ушла навсегда, и если бы не фотографии, Джирайя не знал бы даже, помнит ли он ее лицо, - еще одно доказательство правоты Орочимару. Иногда только воспоминания о жертве, сделанной братом, заставляли Джирайю не сдаваться, и мысль о том, что и они могут исчезнуть, отзывалась холодом в сердце. Поэтому часть его соглашалась с Орочимару, - в том, что смертью не должен распоряжаться бог. Ведь столько людей страдало из-за этого, столько шрамов это оставляло и стольких ломало навсегда. Он знал, что это неправильно. Но сейчас не мог вспомнить, почему.
- Нет, не хочу.
И потому что когда-то они были друзьями, потому что эта дружба не совсем еще умерла, Орочимару услышал за этими словами другие, отчаянное желание уйти вместе с ним, и усмехнулся. В этой усмешке были все те детские воспоминания, от которых становилось сейчас только хуже.
- Ты дурак, Джирайя.
И снова Джирайя остался в темноте один. Он так и стоял там, пока его не настиг второй отряд АНБУ.
А потом все рухнуло.
Сандаймэ смотрел на него спокойно. Только глаза, потемневшие от боли, выдавали происходившее в душе у бывшего учителя. Но Джирайе было все равно. Ему и собственной боли было достаточно, сочувствовать чужому горю не осталось сил.
- Итак, ты желаешь нас покинуть.
- Да.
- Ты отдаешь себе отчет в том, что таким образом ты потеряешь право на защиту и прочие привилегии, которые полагаются тебе как синоби Листа?
- Если мне что-то и полагалось, я как-то не заметил. Подпиши уже бумаги и отпусти меня, старик.
Одна из членов Совета вскочила на ноги.
- Тебя еще не простили за содействие в побеге преступнику! Следи за языком, Джирайя!
Боги, Орочимару как в воду глядел. Хотя предсказание само по себе не впечатляло. Члены Совета всегда отличались мстительностью, рьяно охраняли свои интересы, и, главное, никогда не любили Джирайю. И плевать, Джирайе тоже никто из них особо не нравился. К тому же, теперь ему больше не нужно было выслушивать их плохо завуалированные шпильки.
- Не ваше дело.
Ошарашенная старуха открыла было рот, собираясь поставить нахала на место, но встретила взгляд Джирайи. В его глазах не осталось ничего, даже отдаленно напоминающего человеческие эмоции. Слова застряли у нее в горле. Джирайя научился у Орочимару не только некоторым техникам. Когда человеку нечего терять, ему нечего и бояться.
Сарутоби все еще смотрел прямо на него. Отпускных бумаг он так и не подписал.
- Ну и чего же ты ждешь? Старик, давай уже покончим с этим. У меня дела.
- Почему ты решил уйти, Джирайя?
- Меня здесь больше ничто не держит.
- Больше года прошло с тех пор, как умер Четвертый. Пора выбирать нового Хокаге, Джирайя.
- Надо было с самого начала меня слушать, старик, а сейчас уже поздно. Когда речь шла о моем ученике, мои советы тебе не понадобились, второй раз наступать на эти же грабли я не хочу.
- Я прошу, чтобы ты стал Пятым, Джирайя.
Джирайя не сразу осознал услышанное. Он… никогда не думал даже об этом. Когда вставал подобный вопрос, в тысячу раз логичнее казалось, что мантия главы селения должна достаться Цунадэ, внучке Первого, или Орочимару, талантливому, внушающему ужас врагам. А сейчас пост предлагался Джирайе. Ему стало тошно от лицемерия.
- Я отказываюсь. Я не буду твоей последней надеждой, старик. Не буду запасным вариантом, потому что ты прохлопал Орочимару. Я сваливаю отсюда. Меня в этой деревне ничего больше не держит, я не собираюсь торчать здесь и защищать тех, до кого мне нет дела.
Сейчас на ноги вскочил уже не один член Совета, хотя воскликнули они все примерно одно и то же:
- Как смеешь ты…
- Подпиши бумаги, старик. Так или иначе, я ухожу отсюда, а ты ведь не хочешь, чтобы ренегатами стали уже двое саннинов? Я слышал, ты и с одним Орочимару справиться не можешь.
Что-то умерло в глазах Сарутоби, когда он услышал эти слова от своего бывшего ученика, когда-то самого счастливого, самого стойкого. Но он все подписал. И только это теперь имело значение, потому что все остальное было давно потеряно.
-
-
04.09.2008 в 22:59-
-
04.09.2008 в 23:50-
-
05.09.2008 в 02:22*достает любимый плакат "Эро-сеннин вечножиф!"*
-
-
05.09.2008 в 16:34Спасибо огромное за перевод!
Мне очень понравилось, люблю спокойные безнадежные тексты, текучие как вода. И взгляд на отношения мне нравится, без надрыва и показного драматизма, а все равно горько и грустно.
спасибо)))))
-
-
05.09.2008 в 16:42а я все думала, когда получила задание, не провернуть ли мне финт ушами и не взяться ли за шикамару, но в итоге решила не выделываться и не уходить от любимой темы))))))
очень-очень-очень рада, что ты довольна
Альнаира, ProstoChudo
спасибо)
nomad_child
*вытаскивает свой такой же плакат и еще один про орочимару*
-
-
05.09.2008 в 21:18Взялась бы ты за Шикамару, или за саннинов - я была бы одинаково довольна